Александр Локшин ПОШЛОСТЬ В КВАНТОВОМ МИРЕ Спасаясь от своих преследователей из Общества Любителей Поэзии, я оказался на астероиде Т-прим12А, где пересекся с известным ученым, галактическим лингвистом, профессором Щунгом, путешествовавшим ради собственного удовольствия. Естественно, мы разговорились о литературе, и вкусы наши (к моему удивлению) во многом совпали. Мало-помалу, разговор стал клониться к обсуждению такой небезопасной темы как «пошлость». — Ради Бога, любезный Сан-Санг, — попросил меня профессор, — не касайтесь только поэзии Бродского, это заведет нас слишком далеко и, возможно, омрачит нашу беседу… — С удовольствием последую вашему совету, любезный Щунг, — ответил ему я, — тем более, что именно от любителей Бродского я и спасаюсь здесь уже более года. Можете себе представить, когда я имел неосторожность появиться на своей родной планете, эти безумцы, скрывающие свои лица, напали на меня в темноте… А когда я попытался убедить их в правоте своих взглядов на поэзию Бродского, выбили мне передние зубы и, вдобавок, ограбили… — Послушайте, дорогой Сан-Санг, — перебил меня мой ученый собеседник, — не кажется ли вам, что это могли быть какие-то посторонние преступные личности, а вовсе не любители Бродского? — Признаюсь, такая мысль еще не приходила мне в голову, — ответил я, несколько смутившись. — Но, думаю, что не ошибся в своих логических умозаключениях, основанных к тому же на многократно проверенной интуиции. — Возможно, что вы и правы, — сказал Щунг, — но тогда тем более нам не следует обсуждать здесь поэзию этого автора, чтобы невзначай не привлечь внимание ваших преследователей. Но обращались ли вы куда-нибудь за помощью? Я объяснил профессору, что не стал этого делать, опасаясь, что любители Бродского найдутся и среди людей, призванных содействовать расцвету общечеловеческих ценностей. — Конечно, — добавил я с грустью, — будет обидно вести дискуссию о пошлости в литературе, избегая даже мимолетного упоминания о самой яркой фигуре, отличившейся в этом деле… — Ничего страшного, — ободрил меня Щунг, — мы можем, в конце концов, поговорить о знаменитой статье Набокова, которая все еще недостаточно изучена и понята… — Так и сделаем, — сказал я, предвкушая возможность применить современную квантовость к литературе. — Какое прекрасное начало у этой статьи…, — сказал профессор. Но я не удержался и перебил его: — О, да! Прекрасное начало… Но какое скверное продолжение! — Почему? Почему? — возмутился мой собеседник. — Все дело в том, — скромно отвечал я ему, — что Набоков не уделял должного внимания квантовой запутанности нашего мира. И пошлость, как это ни прискорбно, чудовищно запутана сама с собой. Пытаться описать ее — все равно, что хотеть прибить какую-нибудь муху, гоняясь за ней с кувалдой. Вы только размахнулись, чтобы жахнуть изо всех сил, а мухи на прежнем месте уже нет! Но вы не можете остановить свой мощный удар, от которого начинает двоиться в глазах… — Ни на одной планете (кроме вашей, разумеется), не встречал я ничего подобного! — воскликнул Щунг. — Наша планета, профессор, — ответил ему я, — находится в авангарде местной группы галактик. Так что ничего удивительного тут нет. Мы просто несколько убежали вперед в своем развитии. Но вы хотели узнать, что же именно не устраивает меня в статье Набокова «О пошлости». Вот цитата оттуда: «Гоголь в мимоходом рассказанной истории выразил бессмертный дух пошлости, пронизывающий немецкую нацию, и сделал это со всей мощью своего таланта. Разговор в обществе перешел на Германию. Упорно молчавший Гоголь наконец сказал: «Да, немец вообще не очень приятен; но ничего нельзя себе представить неприятнее немца-ловеласа, немца-любезника, который хочет нравиться; тогда он может дойти до страшных нелепостей. Я встретил однажды такого ловеласа в Германии. Его возлюбленная, за которою он ухаживал долгое время без успеха, жила на берегу какого-то пруда и все вечера проводила на балконе перед этим прудом, занимаясь вязанием чулок и наслаждаясь вместе с тем природой. Мой немец, видя безуспешность своих преследований, выдумал наконец верное средство пленить сердце неумолимой немки. Ну, что вы думаете? Какое средство? Да вам и в голову не придет, что! Вообразите себе, он каждый вечер, раздевшись, бросался в пруд и плавал перед глазами своей возлюбленной, обнявши двух лебедей, нарочно им для сего приготовленных! Уж, право, не знаю, зачем были эти лебеди, только несколько дней сряду каждый вечер он все плавал и красовался с ними перед заветным балконом. Воображал ли он в этом что-то античное, мифологическое или рассчитывал на что-нибудь другое, только дело кончилось в его пользу: немка действительно пленилась этим ловеласом и вышла скоро за него замуж». Вот вам пошлость в ее чистом виде, и вы поймете, что любые английские эпитеты не покрывают этого эпического рассказа о белокуром пловце и ласкаемых им лебедях.» (конец цитаты) Увы, Набоков не замечает пошлости самого Гоголя! Коварство пошлости в том, что, обличая ее, рискуешь сам стать еще большим пошляком. Какого черта Гоголь подглядывал за чужими ухаживаниями? Как можно восхищаться этим гоголевским отрывком, напоминающим донос? — А что, дорогой Сан-Санг, — спросил меня профессор, потрясенный приведенной мною цитатой, — кто-нибудь, кроме вас, уже обратил внимание на некоторую несуразность статьи Набокова? — Могу ошибаться, — отвечал я со всей присущей мне скромностью, — но мне кажется, что никто раньше этого не делал, боясь общественного осуждения… 8 ноября 2025 Source: https://club.berkovich-zametki.com/?p=90250